- Ваши дети от постоянного недоедания умственно деградировали еще задолго до начала тестов. Они не способны формировать нормальные человеческие отношения, они так запущены, что не могут прожить дня без того, чтобы не украсть, не разбить, не поломать чего-нибудь.
- И все равно у них есть те же потенции, что и у всех нормальных детей.
- А вот это и есть тот самый сентиментальный подход, который обесценивает ваш проект в глазах Международного Космического Флота.
Недотепа всегда была настороже. Предполагалось, что малышня тоже держит ушки на макушке, и они действительно обладали хорошей наблюдательностью, хотя частенько не замечали того, что следовало заметить, а значит, когда дело касалось опасности. Недотепа могла полагаться только на себя.
А опасностей, которых следовало бояться, было множество. К примеру - копы. Они возникали не часто, но уж если появлялись, то, казалось, их главнейшая задача - очистить улицы от детей. Они накидывались на несчастных бродяжек со своими магнитными бичами, нанося жестокие жгучие удары даже по самым маленьким ребятишкам и обзывая их паразитами, воришками и чумой прекрасного города Роттердама. Обязанность Недотепы в том и заключалась, чтобы издалека уловить суматоху, являющуюся признаком надвигающейся полицейской облавы. Тогда она свистом подавала сигнал тревоги, и малышня стремглав неслась в укрытия, где и пряталась до тех пор, пока опасность не оставалась позади.
Но копы появлялись не так уж часто. Настоящую опасность, причем постоянную и необоримую, представляли ребята постарше. Недотепа, которой исполнилось всего девять, была признанным матриархом своего небольшого кодла (кстати, никто из них и не знал, что она девочка), но это отнюдь не означало, что она ровня мальчишкам и девчонкам одиннадцати, двенадцати и тринадцати лет, которые наводили страх на улицы Роттердама. Конечно, взрослые - нищие, воры и проститутки - на малышню не обращали внимания, разве что давали им пинка, чтобы те не путались под ногами. Но ребята постарше, которым такие пинки тоже доставались, были сильнее малышей, а потому смотрели на них как на законную добычу, за счет которой можно жить. И каждый раз, когда кодло Недотепы находило что-нибудь - особенно если это был надежный источник мусора и объедков, что сулило возможность заработать несколько грошей или набить желудки, - ребятишкам приходилось быть настороже и прятать свою добычу, так как юные хулиганы с радостью отнимали у них те ничтожные запасы еды, которые оказывались у малышни. Грабить мальков было куда безопаснее, нежели воровать в лавках или у прохожих. Кроме того, по мнению Недотепы, грабеж малышей доставлял хулиганам истинное наслаждение. Им нравилось унижать мальков, нравилось бить их и под испуганные вопли отнимать скудное пропитание.
Так что когда тщедушный ребенок, на вид не старше двух лет, с трудом влез на мусорный бак, стоявший на противоположной стороне улицы, бдительная Недотепа его тут же засекла. Малышу грозила голодная смерть. Нет, больше того - он уже умирал от голода. Тонюсенькие ручки и ножки, суставы которых казались непропорционально большими. Вздувшийся животик. И если голод не убьет его в ближайшие же дни, он все равно погибнет от холодов надвигающейся осени, так как одежонка у него хилая, да и ее-то почти нет на этом тощем крохотном тельце.
При нормальных условиях Недотепа вообще не уделила бы ему ничего, кроме мимолетного взгляда. Но эта кроха глядела на нее совершенно осмысленно. Ребенок озирался по сторонам какими-то необычайно проницательными глазами. Ничего похожего на ступор живого трупа, который уже и еды не ищет, которому даже не надо искать теплого местечка, чтобы прилечь и вдохнуть последний глоток вонючего воздуха Роттердама. В конце концов, смерть в Роттердаме не так уж сильно отличается от жизни в нем. Всем известно, что Роттердам если и не столица, так главный морской порт ада. Единственная разница между жизнью в этом городе и пребыванием в аду заключается в том, что первая хоть и тоже проклятие, но не вечное.
Малыш… Что он делает? Еду он не ищет. К прохожим не присматривается. Да и правильно делает - все равно никто малышу не подаст. А чего подавать-то, когда первый же попавшийся ребенок тут же отнимет у двухлетнего еду? Если эта кроха хочет выжить, пусть ползет за более взрослыми искателями объедков, пусть облизывает грязные обертки от выпечки, пусть подбирает последние, не замеченные первооткрывателем крупинки сахара и муки. А может, оставленные из брезгливости. Этому малышу ничего тут на улице не светит.
Разве что его подберет какое-нибудь кодло… Однако на кодло Недотепы пусть он лучше не рассчитывает. Его она и с приплатой не возьмет. На хрена ей этот бесполезный лишний рот, когда ее собственная малышня и без того еле удерживается на грани голодной смерти?
Видно, он собирается о чем-то просить. Будет, стало быть, клянчить и хныкать. Но такое нытье может подействовать только на сытых фраеров. А мне надо думать о собственном кодле. Он чужак и мне до него дела нет. Даже если он такой крошечный.
Для меня его просто не существует.
Из- за угла вышли две двенадцатилетние проститутки, которые, вообще-то говоря, не были завсегдатаями этой улицы, и направились к Недотепе. Она тихонько свистнула. Малышня тут же разбежалась, но с улицы дети не ушли, только сделали вид, что друг с дружкой не знакомы.
Это, однако, не сработало. Шлюшки уже знали, что именно Недотепа возглавляет здешнее кодло, а потому, схватив ее за руки, чуть ли не вбили в стену, требуя платы за "разрешение" ходить по улице. Недотепа была достаточно опытна, чтобы не заливать им насчет своего нищенского положения и отсутствия хоть кусочка, которым можно было бы поделиться.